Я люблю, не нуждаясь в ответном чувстве. (с)
На иной лад
Костёр долину вечера венчает
рогами разъярённого оленя.
Равнины улеглись. И только ветер
по ним ещё гарцует в отдаленьи.
Кошачьим глазом, жёлтым и печальным,
тускнеет воздух, дымно стекленея.
Иду сквозь ветви следом за рекою,
и стаи веток тянутся за нею.
Всё ожило припевами припевов,
всё так едино, памятно и дико...
И на границе тростника и ночи
так странно, что зовусь я Федерико.
Дерево песен
Всё дрожит ещё голос,
одинокая ветка,
от минувшего горя
и вчерашнего ветра.
Ночью девушка в поле
тосковала и пела -
и ловила ту ветку,
но поймать не успела.
Ах, луна на ущербе!
А поймать не успела.
Сотни серых соцветий
оплели её тело.
И сама она стала,
как певучая ветка,
дрожью давнего горя
и вчерашнего ветра.
Гранада и 1850
Слышу, как источник
искрится струёй.
В пальцах винограда
луч - как остриё,
и готов он сердце
отыскать моё.
И не наяву ли,
глядя в облака,
я себе приснился
струйкой родника.
Костёр долину вечера венчает
рогами разъярённого оленя.
Равнины улеглись. И только ветер
по ним ещё гарцует в отдаленьи.
Кошачьим глазом, жёлтым и печальным,
тускнеет воздух, дымно стекленея.
Иду сквозь ветви следом за рекою,
и стаи веток тянутся за нею.
Всё ожило припевами припевов,
всё так едино, памятно и дико...
И на границе тростника и ночи
так странно, что зовусь я Федерико.
Дерево песен
Всё дрожит ещё голос,
одинокая ветка,
от минувшего горя
и вчерашнего ветра.
Ночью девушка в поле
тосковала и пела -
и ловила ту ветку,
но поймать не успела.
Ах, луна на ущербе!
А поймать не успела.
Сотни серых соцветий
оплели её тело.
И сама она стала,
как певучая ветка,
дрожью давнего горя
и вчерашнего ветра.
Гранада и 1850
Слышу, как источник
искрится струёй.
В пальцах винограда
луч - как остриё,
и готов он сердце
отыскать моё.
И не наяву ли,
глядя в облака,
я себе приснился
струйкой родника.