Ир, я тут нашла у себя один из её рассказов))) Вот у меня была похожая ситуация как-то
Маляр(Загадка бытия)
Тебе, пришедшему ко мне на рассвете дня,
Тебе, озарившему мое тусклое время,
Тебе, рыжему маляру с коричневой бородавкой,
Посвящаю я благодарная, эти строки.
читать дальшеОн пришел действительно рано, часов в девять утра. Вид у него был деловой, озабоченный. Говорил он веско, слегка прищуривал глаза и проникал взглядом до самого дна души собеседника. Губы его большого редкозубого рта слегка кривились презрительной улыбкой существа высшего.
- Аксинья говорила - нужно вам двери покрасить. Эти, что ли? - спросил он меня.
- Да, голубчик. Вот здесь, в передней, шесть дверей. Нужно их выкрасить красной краской в цвет обоев. Понимаете?
Он презрительно усмехнулся
- Я вас очень понимаю
И, прищурив глаз, посмотрел на дно моей души. Я слегка смутилась. Никто не любит, когда его очень понимают.
- Так вот, не можете ли вы сейчас приняться за дело?
- Сейчас?
Он усмехнулся и отвернул лицо, чтобы не обидеть меня явной насмешкой:
- Нет, барыня. Сейчас нельзя.
- Отчего же?
Ему, видимо, неприятно было объяснять тонкости своего ремесла перед существом вряд ли способным понять его. И, вздохнув, он сказал:
- Теперича десятый час. А в двенадцать я пойду обедать. А там то да се, смотришь, и шесть часов, а в шесть я должен шабашить. Приду завтра в семь, тогда и управлюсь.
- А вы хорошо краску подберете?
- Да уж будьте спокойны. Потрафим.
На другое утро, проснувшись, услышала я тихое пение:
- “Последний нонешний дене-очек…”
Оделась, вышла в переднюю.
Маляр мазал дверь бледно-розовой краской.
- Это что же, голубчик, верно, грунт? Он презрительно усмехнулся:
- Нет, это не грунт, а окраска. Это уж так и останется.
- Да зачем же? Ведь я просила красную, под цвет обоев.
- Вот эту самую краску вы и хотели.
Я на минутку закрыла глаза и обдумала свое положение. Оно было довольно скверное.
Неужели я вчера сошла с ума и заказала розовые двери?
- Голубчик, - робко сказала я. - Насколько мне помнится, я просила красные, а не розовые.
- Энто и есть красные, только от белил они кажутся светлее. А без белил, так они совсем красные были бы.
- Так зачем же вы белила кладете?
Он смерил меня с ног до головы и обратно. Усмехнулся и сказал:
- Нам без белил нельзя. - Отчего?
- Да оттого, что мы без белил не можем.
- Да что же краска не пристанет или что?
- Да нет! Какое там не пристанет. Где же это слыхано, чтобы масляная краска да не пристала. Очень даже вполне пристанет.
- Так красьте без белил. - Нет, этого мы не можем!
- Да что вы, присягу, что ли, принимали без белил не красить?
Он горько задумался, тряхнул головой и сказал:
- Ну, хорошо. Я покрашу без белил. А как вам не пондравится, тогда что?
- Не бойтесь, понравится.
Он тоскливо поднял брови и вдруг, взглянув мне прямо на дно души, сказал едко:
- Сурику вам хочется, вот чего!
- Что? Чего? - испугалась я.
- Сурику! Я еще вчерась понял. Только сурику вы никак не можете.
- Почему? Что? Почему же я не могу сурику?
- Не можете вы. Тут бакан нужен.
- Так берите бакан.
- А мне за бакан от хозяина буча будет. Бакан восемь гривен фунт.
- Вот вам восемь гривен, только купите краску в цвет.
Он вздохнул, взял деньги и ушел.
Вернулся он только в половине шестого, чтобы сообщить мне, что теперь он “должен шабашить”, и ушел.
“Последний нонешний дене-очек” разбудил меня утром.
Маляр мазал дверь тусклой светло-коричневой краской и посмотрел на меня с упреком.
- Это что же... грунт? - с робкой надеждой спросила я.
- Нет-с, барыня, это уж не грунт. Это та самая краска, которую вы хотели!
- Так отчего же она такая белая?
- Белая-то? А белая она известно отчего - от белил.
- Да зачем же вы опять белил намешали? Красили бы без белил.
- Без белил? - печально удивился он. - Нет, барыня, без белил мы не можем
- Да почему же?
- А как вам не пондравится, тогда что?
- Послушайте, - сказала я, стараясь быть спокойной, - ведь я вас что просила? Я просила выкрасить двери красной краской. А вы что делаете? Вы красите их светло-коричневой. Поняли?
- Как не понять. Очень даже понимаю. Слава богу, не первый год малярией занимаюсь! Краска эта самая настоящая, которую вы хотели. Только как вам нужно шесть дверей, так я на шесть дверей белил и намешал.
- Голубчик! Да ведь она коричневая. А мне нужно красную, вот такую, как обои. Поняли?
- Я все понял. Я давно понял. Сурику вам хочется, вот что!
- Ну, так и давайте сурику. Он потупился и замолчал.
- В чем же дело? Я не понимаю. Если он дорого стоит, я приплачу.
- Нет, какое там дорого. Гривенник фунт. Уж коли это вам дорого, так уж я и не знаю.
Он выразил всем лицом, не исключая и бородавки, презрение к моей жадности. Но я не дала ему долго торжествовать:
- Вот вам деньги. Купите сурику.
Он вздохнул, взял деньги:
- Только сурик надо будет завтра начинать. Потому теперь скоро обед, а там то да се и шесть часов. А в шесть часов я должен шабашить.
- Ну, бог с вами. Приходите завтра.
- “Последний нонешний дене-очек...”
Он мазал дверь тускло-желтой мазью и торжествовал:
- Я жe говорил, что не пондравится.
- Отчего же она такая светлая? - спросила я, и смутная догадка сжала мое сердце.
-Светлая? Он удивлялся моей бестолковости:
- Светлая? Да от белил же!
Я села прямо на ведро с краской и долго молчала. Молчал и он.
Какой-то мыслитель сказал, что есть особая красота в молчании очень близких людей.
Он очнулся первый:
- Можно кобальту к ей подбавить. - Кобальту? - чуть слышно переспросила я и сама не узнала своего голоса.
- Ну да. Кобальту. Синего.
- Синего? Зачем же синего?
- А грязнее будет.
Я встала и молча вышла. А он пошел шабашить.
На следующее утро я встала рано, раньше, чем он пришел. Пошла в переднюю и стала ждать.
Было около шести утра. Меня слегка знобило, щеки горели и руки тряслись. Кажется, охотники на тетеревином току испытывают нечто подобное.
Наконец он пришел.
Он шел, деловито сдвинув рыжие брови. Он нес большое ведро белил.
- Стой! - крикнула я - Это что?
- А белила.
- Ставьте тут за дверь. Давайте краску сюда! Это сурик?
- Сурик.
- Это бакан?
- Бакан.
- Мешайте вместе
Он взглянул на меня, как смотрят на забравшего власть идиота: куражься, мол, до поры, до времени. Нехотя поболтал кистью.
- Видите этот цвет? - спросила я.
- Вижу. Ну?
- Ну, вот этим цветом вы мне и выкрасите все шесть дверей
- Ладно, - усмехнулся он - А как вам не пондравится, тогда что с вами заведем? А?
- Красьте двери этим цветом, слышите? - твердо сказала я и вся задрожала. - Это я вам заказываю. Поняли?
- Ладно, - презрительно скривился он и вдруг деловито направился к ведру с белилами.
- Куда-а! - закричала я не своим голосом.
Он даже руками развел от удивления:
- Да за белилами же!
С тех пор прошла неделя. Двери выкрасил другой маляр, выкрасил в настоящий цвет, но это не радует меня.
Я отравлена.
Я целые дни сижу одна и мысленно беседую с ним, с рыжим, бородавчатым.
- Голубчик, - говорю я, - почему же вы не можете без белил?
Он молчит, и жуткая мистическая тайна окутывает это молчание.
Ему - о слабое утешение! - ему, неизъяснимому, озарившему странной загадкой мое тусклое время, непонятно зачем пришедшему, неведомо куда ушедшему, рыжему маляру с коричневой бородавкой, посвящаю я эти строки.
И как перед тайной, равной тайне смерти, склоняюсь и благоговейно шепчу:
Я ни-че-го не по-ни-маю.